Неточные совпадения
Балабан отплыл на всех
веслах,
стал прямо к солнцу и через то сделался невиден турецкому кораблю.
Грэй взял направление к открытому морю, затем
стал держаться левого берега. Ему было все равно, куда плыть. Руль глухо журчал; звякали и плескали
весла, все остальное было морем и тишиной.
Человек, которому он помешал убить себя, был слишком
весел и
стал даже красивее.
Он по-прежнему
весел, шутлив, но в нем явилась какая-то подозрительная сдержанность; Самгин заметил, что Алексей
стал относиться к нему с любопытством, сквозь которое явно просвечивает недоверие.
Все молчали, глядя на реку: по черной дороге бесшумно двигалась лодка, на носу ее горел и кудряво дымился светец, черный человек осторожно шевелил
веслами, а другой, с длинным шестом в руках, стоял согнувшись у борта и целился шестом в отражение огня на воде; отражение чудесно меняло формы,
становясь похожим то на золотую рыбу с множеством плавников, то на глубокую, до дна реки, красную яму, куда человек с шестом хочет прыгнуть, но не решается.
Так были побеждены неодолимые затруднения, правда восторжествовала, и в честном, но бедном доме водворился покой, и праздник
стал тоже светел и
весел.
Он мгновенно
стал здоров,
весел, побежал в дом, попросил есть, наговорил бабушке с три короба, рассмешил пять раз Марфеньку и обрадовал бабушку, наевшись за три дня.
Катер вышел из ветра и
стал прямо; парус начал хлестать о мачту; матросы взялись за
весла, а я в это время осматривал Паппенберг.
Наши люди вооружились: кто шестом, кто
веслом и
стали толкаться: все напрасно.
— Сегодня же порешу!» И если бы только не беспрерывная мысль о Грушеньке и о том, не случилось ли с ней чего, то он
стал бы, может быть, опять совсем
весел.
— Дурак, — засмеялся Иван, — что ж я вы, что ли,
стану тебе говорить. Я теперь
весел, только в виске болит… и темя… только, пожалуйста, не философствуй, как в прошлый раз. Если не можешь убраться, то ври что-нибудь веселое. Сплетничай, ведь ты приживальщик, так сплетничай. Навяжется же такой кошмар! Но я не боюсь тебя. Я тебя преодолею. Не свезут в сумасшедший дом!
Но все стихло. Лодка поворотила и
стала огибать выдавшийся берег. Вдруг гребцы опустили
весла и недвижно уставили очи. Остановился и пан Данило: страх и холод прорезался в козацкие жилы.
Как только внутренности были извлечены наружу, орочи отрезали печень и положили ее на
весло около лодки. Вооружившись ножами, они
стали крошить ее на мелкие кусочки и есть с таким аппетитом, что я не мог удержаться и сам попробовал кусочек печени, предварительно прополоскав его в воде. Ничего особенного. Как и всякое парное мясо, она была теплая и довольно безвкусная. Я выплюнул ее и пошел к берегу моря.
Гребцы, сидевшие поблизости ко мне, оставили
весла и тоже принялись чем-то откачивать воду. Для удобства я опустился на дно лодки прямо на колени и
стал быстро работать котлом. Я не замечал усталости, холода, боли в спине и работал лихорадочно, боясь потерять хотя бы одну минуту.
Волнение
стало слабее — мы обогнули мыс и входили в бухту Старка. Минут десять мы плыли под парусом и работали
веслами. Хотя ветер дул с прежней силой и шел мелкий частый дождь, но здесь нам казалось хорошо. Мы благословляли судьбу за спасение. Сзади слышался грозный рев морского прибоя. Вдруг слева от нас вынырнула из темноты какая-то большая темная масса, и вслед за тем что-то длинное белесоватое пронеслось над нашими головами и сбило парус.
Он был
весел так, что уж на него глядя
становилось весело, — так выражались потом сестры Аглаи.
Она сердилась на неловкий оборот, данный разговору, и насупилась. Доктор, не раз опускавший
весла при разговоре,
стал гресть с удвоенным старанием.
Доктор залаптил левым
веслом и, повернув лодку,
стал гресть против воды с удвоенною силою.
Проворно подали большую косную лодку, шестеро гребцов сели в
весла, сам староста или хозяин
стал у кормового
весла.
Я так был
весел и горд весь этот день, я так живо сохранял на моем лице ощущение Зинаидиных поцелуев, я с таким содроганием восторга вспоминал каждое ее слово, я так лелеял свое неожиданное счастие, что мне
становилось даже страшно, не хотелось даже увидеть ее, виновницу этих новых ощущений.
Другой гребец молча, проворно
стал забирать
веслом слева, потом ударили в два
весла, и лодка быстро помчалась обратно. Александр нахлобучил шляпу чуть не до плеч и погрузился в мучительную думу.
Они поглядели на него, потом друг на друга. Один почесал грудь, другой спину, и
стали чуть шевелить
веслами, едва дотрогиваясь до воды. Лодка поплыла, как лебедь.
Мало-помалу Александр успел забыть и Лизу, и неприятную сцену с ее отцом. Он опять
стал покоен, даже
весел, часто хохотал плоским шуткам Костякова. Его смешил взгляд этого человека на жизнь. Они строили даже планы уехать куда-нибудь подальше, выстроить на берегу реки, где много рыбы, хижину и прожить там остаток дней. Душа Александра опять
стала утопать в тине скудных понятий и материального быта. Но судьба не дремала, и ему не удавалось утонуть совсем в этой тине.
Как они принялись работать, как
стали привскакивать на своих местах! куда девалась усталость? откуда взялась сила?
Весла так и затрепетали по воде. Лодка — что скользнет, то саженей трех как не бывало. Махнули раз десяток — корма уже описала дугу, лодка грациозно подъехала и наклонилась у самого берега. Александр и Наденька издали улыбались и не сводили друг с друга глаз. Адуев ступил одной ногой в воду вместо берега. Наденька засмеялась.
Стан Вяземского был высок и строен; вид молод и
весел.
— Вот как, — проворно подхватил Глеб, который окончательно уже повеселел и расходился, — ты, Петрушка,
становись со мною на носу с острогою… ладно! Смотри только, не зевай… Гришка и Ванюшка, садись в греблю… живо за
весла; да грести у меня тогда только, когда скажу; рыбка спит; тревожить ее незачем до времени… Крепко ли привязан к корме челнок?
С именем Глеба приемыш невольно выпрямился и принялся работать
веслами не в пример деятельнее прежнего. Захар, с своей стороны, также изменил почему-то свою величественную позу: он опустил ноги в отверстие челнока, поправил картуз и
стал укладывать в кисет табак и трубку.
Так и заснул навсегда для земли человек, плененный морем; он и женщин любил, точно сквозь сон, недолго и молча, умея говорить с ними лишь о том, что знал, — о рыбе и кораллах, об игре волн, капризах ветра и больших кораблях, которые уходят в неведомые моря; был он кроток на земле, ходил по ней осторожно, недоверчиво и молчал с людьми, как рыба, поглядывая во все глаза зорким взглядом человека, привыкшего смотреть в изменчивые глубины и не верить им, а в море он
становился тихо
весел, внимателен к товарищам и ловок, точно дельфин.
Пока мужчина здоров, силен и
весел, вы не обращаете на него никакого внимания, но как только он покатил вниз по наклонной плоскости и
стал Лазаря петь, вы вешаетесь ему на шею.
Итак, выбрали лучший дощаник, поставили три крестьянские телеги с лошадьми, мою кибитку и всех трех наших лошадей; разумеется, взяли и всех баб с ягодами; мнимый перевозчик
стал на корме, двое крестьян, мой кучер и лакей Иван Борисов (молодец и силач, один стоивший десятерых) сели в
весла, и мы отчалили от пристани.
Чтобы ускорить переезд, поднялись вверх только с полверсты, опять сели в
весла и, перекрестившись, пустились на перебой поперек реки; но лишь только мы добрались до середины, как туча с неимоверной скоростью обхватила весь горизонт, почерневшее небо еще чернее отразилось в воде,
стало темно, и страшная гроза разразилась молнией, громом и внезапной неистовой бурей.
Яличник скоро начал уставать; его удалое выражение лица сменилось вялым и скучным. Он
стал зевать и один раз даже утер рукавом лицо, для чего ему нужно было наклониться головою к
веслу. Складки рубахи совсем пропали. Такая досада! Терпеть не могу, когда натура шевелится.
Челкаш протянул Гавриле несколько бумажек. Тот взял их дрожащей рукой, бросил
весла и
стал прятать куда-то за пазуху, жадно сощурив глаза, шумно втягивая в себя воздух, точно пил что-то жгучее. Челкаш с насмешливой улыбкой поглядывал на него. А Гаврила уже снова схватил
весла и греб нервно, торопливо, точно пугаясь чего-то и опустив глаза вниз. У него вздрагивали плечи и уши.
Лодка теперь кралась по воде почти совершенно беззвучно. Только с
весел капали голубые капли, и когда они падали в море, на месте их падения вспыхивало ненадолго тоже голубое пятнышко. Ночь
становилась все темнее и молчаливей. Теперь небо уже не походило на взволнованное море — тучи расплылись по нем и покрыли его ровным тяжелым пологом, низко опустившимся над водой и неподвижным. А море
стало еще спокойней, черней, сильнее пахло теплым, соленым запахом и уж не казалось таким широким, как раньше.
— Ведь я что думал? Едем мы сюда… думаю… хвачу я его — тебя —
веслом… рраз!.. денежки — себе, его — в море… тебя-то… а? Кто, мол, его хватится? И найдут, не
станут допытываться — как да кто. Не такой, мол, он человек, чтоб из-за него шум подымать!.. Ненужный на земле! Кому за него встать?
Охотник был
весел, требовал опохмелиться рому, на который дал ему денег Дутлов, и заробел только в ту минуту, когда они
стали входить в сени присутствия.
Один… так точно! — Измаил!
Безвестной думой угнетаем,
Он солнце тусклое следил,
Как мы нередко провождаем
Гостей докучливых; на нем
Черкесский панцырь и шелом,
И пятна крови омрачали
Местами блеск военной
стали.
Младую голову Селим
Вождю склоняет на колени;
Он всюду следует за ним,
Хранительной подобно тени;
Никто ни ропота, ни пени
Не слышал на его устах…
Боится он или устанет,
На Измаила только взглянет —
И
весел труд ему и страх!
Рыжий свет выпуклых закопченных стекол, колеблясь, озарил воду,
весла и часть пространства, но от огня мрак вокруг
стал совсем черным, как слепой грот подземной реки. Аян плыл к проливу, взглядывая на звезды. Он не торопился — безветренная тишина моря, по-видимому, обещала спокойствие, — он вел шлюпку, держась к берегу. Через некоторое время маленькая звезда с правой стороны бросила золотую иглу и скрылась, загороженная береговым выступом; это значило, что шлюпка — в проливе.
Испанец, успокойся! успокойся!
Ты был несчастлив, это видно,
Хоть молод. — Я слыхала прежде,
Что если мы страдальцу говорим,
Что он несчастлив, то снимаем тягость
С его души!.. Ах! как бы я желала,
Чтобы ты
стал здоров и
весел!..
И когда
стало нам берегов не видать, смотрю, он
весла сложил, и кругом, по всей воде осмотрелся.
Потом мы сели, он
весла взял, и мигом
стало нам берегов не видать.
Ямщики сложили
весла,
стали в лодке, приставили руки к щекам, и над пустынным берегом, будя ночные отголоски, понесся протяжный крик...
Кругом
стало однообразно, бело, спокойно, и только миллионы снежинок, больших, плоских, пушистых, порхая и кружась, сыпались на воду, на
весла, на лодку, на лица гребцов. Скоро края лодки, лавки, одежда побелели под толстым слоем снега.
Я
стал чрезмерно бодр душою, подвижен, необычайно
весел.
Ни тоски, ни любви, ни обиды,
Всё померкло, прошло, отошло…
Белый
стан, голоса панихиды
И твоё золотое
весло.
Только что «Коршун», отсалютовав английскому флагу, успел бросить якорь на великолепном рейде, полном военных и коммерческих судов и китайских неуклюжих джонок, и
стать против живописно расположенного по склону высокой горы Гонконга, сияющего под лучами солнца своими роскошными постройками и купами зелени, как со всех сторон корвет был осажден «шампуньками» — большими и малыми китайскими лодками, необыкновенно ловко управляемыми одним гребцом, вертящим
веслом у кормы.
Петр Степаныч
стал на корму; гребцы сильней приударили в
весла.
Став на средине реки, один ловец захватил конец хребтины, и, меж тем как товарищ его, спускаясь вниз по реке возле опущенной снасти,
веслом работáл потихоньку, он вытягивал ее понемногу в ботник, а третий ловец снимал с крюков стерлядей, когда они попадались.
Как-то здоровей он
стал и духом бодрей,
весел был всегда и доволен всем.
Трижды, со щеки на щеку, расцеловался с Дмитрием Петровичем Зиновий Алексеич.
Весел старик был и радошен. Ни с того ни с сего
стал «куманьком» да «сватушкой» звать Веденеева, а посматривая, как он и Наташа друг на дружку поглядывают, такие мысли раскидывал на разуме: «Чего еще тянуть-то? По рукам бы — и дело с концом».